Иже во святых отца нашего Андрея, архиепископа Критского, и преподобной Марфы, матери святого Симеона Дивногорца
Полное самосознание и истинное уважение к своему достоинству, соединенное с истинным смирением, приводят человека к высшей добродетели — истинной любви к себе. Христианская любовь к себе есть постоянное, неослабное, основанное на законе Евангельском и на подражании Господу Иисусу Христу стремление к своему нравственному совершенству, благу и блаженству. Христианин, истинно любящий самого себя, любит искренно и паче всего Бога, а после Него ближних и в этой любви к Богу и ближним и в исполнении предписанных Евангелием добродетелей считает свое счастье, радость и блаженство.
Так истинно христианская любовь к себе, как чувство святое и богоугодное, отличается от самолюбия самим своим характером. Любовь к себе, как совершенство наше, приводит нас к Богу, к теснейшему единению с Ним и блаженству, а самолюбие, как порок и враг наш, идет от диавола и влечет к погибели. Истинно любящий себя христианин, забывая о себе, ставит целью своею доставить ближним своим истинное счастье и безопасность; а самолюбивый во всех своих действиях имеет одну цель — достижение своих честолюбивых, корыстолюбивых и сластолюбивых видов: здесь — эгоизм, а там — самоотвержение. Самоотвержение весьма тесно связано с истинною любовью к себе. Истинно любящий себя всегда готов бывает лишиться всего драгоценного на земле, лишь бы только не сделать чего-либо противного воле Божией и таким образом не навредить своему спасению. Такое самоотвержение заповедано в Евангелии: Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе...— сказал Спаситель. Самоотвержение, начинаясь отвержением всего порочного, страстного, нечестивого, в дальнейшем имеет множество ступеней, как это можно видеть в жизни святых угодников Божиих. Высший предел его есть тот, когда человек живет не для себя, но для Христа, всецело живет благодатью Его Истинно самоотверженная деятельность должна быть свободной и радостной, из любви к Богу и ближним, а не из самолюбия, всесовершенной, простирающейся на душу и тело и на все, чем мы владеем, и, наконец,— постоянной и неизменной.
Святитель Иустин Полянский